Флэнн О`Брайен - А где же третий? (Третий полицейский)
А теперь я должен вернуться в своем рассказе на несколько лет назад, чтобы пояснить, как же так получилось, что мы столь сильно невзлюбили друг друга. Той «некоей особой», которую раз в месяц навешал Дивни, была девица по имени Пегин Миерс. К тому времени я завершил создание полного и точного «Указателя к произведениям де Селби», где были представлены мнения всех комментаторов, труды которых удалось разыскать, по каждому аспекту творчества великого ученого. Соответственно у каждого из нас в голове роилось множество волнующих мыслей и предвкушений – правда, несколько разного свойства. Однажды Дивни сказал мне:
– Ты вот написал могучую книгу, в этом нет у меня сомнения.
– Она полезна, – скромно признал я, – и очень нужна.
И в самом деле, в ней было много совершенно нового и такого, что доказывало: множество широко распространенных представлений о де Селби и его теориях являлись в корне неверными и проистекали от неверного прочтения его произведений.
– И что, твоя книга может сделать твое имя известным на весь мир? И ты можешь стать обладателем золотых гор, продавая права на ее издание?
– Может быть и так.
– А чего же тогда ты ее не выпускаешь?
Я пояснил, что для того, чтобы «выпустить» такую книгу, как моя, требуются деньги на ее издание; если ты уже известный автор и имеешь хорошую репутацию, то издательства сами выпускают твои книги, не требуя с тебя денег на их издание. Он поглядел на меня сочувственно, что было для него совсем необычно, и вздохнул.
– Да, с деньжатами нынче туговато, взять негде, – изрек Дивни, – питейное дело на ладан дышит, земля совсем выхолощена, урожаев не дает, а все почему? Потому что нет искусственного навоза, его не достать ни за какие деньги. А отчего так? А все от козней жидов и масонов.
Я знал, что с удобрениями дело обстоит совсем не так, как представлял его мне Дивни – он как-то раз уже признавался мне, что просто не хочет возиться с ними. Помолчав, он добавил:
– Надо подумать, как раздобыть денежки для твоей книжки, да и мне самому деньги не помешают. Разве можно так долго заставлять девушку ждать? Так можно дождаться до того, что она станет старой девой и ждать больше уж будет нечего.
Я не спросил его, собирается ли он привести жену – если он действительно женится – в «наш» дом, но если бы он и в самом деле вознамерился это сделать и мне не удалось бы отговорить его, то мне самому пришлось бы уйти из дому. С другой стороны, если бы он после женитьбы ушел сам, то я, наверное, был бы даже весьма и весьма этому рад.
Миновало несколько дней, прежде чем мы снова заговорили о деньгах. И вдруг, во время очередной нашей беседы, он сказал:
– А как насчет того, чтоб старого Мэтерса, ну вроде как?..
– А причем тут Мэтерс?
Я никогда не видел этого старика, но много слышал о нем. Он долгих пятьдесят лет занимался торговлей скотом, а теперь оставил дела и жил преспокойно в своем большом доме. Точнее, он не совсем оставил дела, он просто вел их через агентов. Поговаривали, что каждый раз, когда он отправляется, ковыляя на своих старых ногах, в деревню, то тащит с собой не менее трех тысяч фунтов, которые аккуратно помещает в банке. Хотя я очень мало разбирался в общепринятых правилах приличия, даже я счел бы совершенно непозволительным обращаться к Мэтерсу с просьбой одолжить нам денег.
– У него денег невпроворот, – сказал Дивни.
– Как-то негоже нам просить милостыню.
– Нет, негоже, – согласился Дивни.
А он в какой-то степени не лишен чувства собственного достоинства, подумалось мне. И в тот раз мы больше о Мэтерсе не говорили. Но потом Дивни взял в привычку в каждой беседе, о чем бы ни шла речь, упоминать, как бы между прочим и совсем ни к месту, о том, что нам, дескать, нужны деньги, и о том, сколько дурных денег таскает с собой старый Мэтерс в своем «черном ящичке». Иногда Дивни поносил Мэтерса, обвинял его в том, что тот состоит в заговоре вместе с производителями искусственного навоза, или в том, что Мэтерс нечист на руку и ведет дела нечестно, а значит, денежки его вроде как неправедные. Однажды Дивни заговорил о «социальной справедливости», но видно было, что он совершенно неправильно понимает, что же это такое – «социальная справедливость».
Трудно сказать, как и когда мне стало ясно, что Дивни вовсе не намеревался просить денег у Мэтерса ни как милостыню, ни в виде одолжения, а просто хотел ограбить старика. Не могу также вспомнить и того, сколько времени прошло, прежде чем я наконец осознал, что Дивни хочет не только ограбить Мэтерса, но и убить его: ведь мертвый Мэтерс не сможет дать показаний, и опознать грабителя будет невозможно. Знаю наверняка лишь то, что не ранее чем через полгода я начал воспринимать обсуждение этого страшного плана как естественную часть наших бесед. Потом прошло еще три месяца, прежде чем я заставил себя окончательно согласиться с этим предложением, и еще три месяца, прежде чем я сумел открыто признаться, что все мои сомнения и опасения отброшены. Не буду рассказывать о том, какие Дивни применял уловки и хитрости, чтобы вынудить или подтолкнуть меня принять его план. Достаточно будет сказать, что он прочитал мой «Указатель к произведениям Де Селби» (или притворился, что прочитал) и потом обсуждал со мной проблему ответственности, которую берет на себя человек, отказывающийся по нелепой прихоти опубликовать «Указатель» и тем самым явить его миру.
Мэтерс жил один. Дивни точно разузнал, когда, каким вечером и на каком пустынном участке дороги мы могли бы встретить старика и отобрать его заветный сундучок с деньгами. Случилось это глубокой зимой. Когда мы сели за ужин и стали обсуждать предстоящее дело, день уже угасал. Дивни предложил взять с собой лопаты и привязать их на видном месте к нашим велосипедам – те, кто увидит нас на дороге, будут думать, что мы отправились за кроликами, а лопаты нам нужны для того, чтобы откапывать их норы. Дивни заявил, что берет с собой свой тяжеленный насос, сделанный из железной трубы, «на тот случай, если будет небольшой прокол» в какой-нибудь шине и придется ее поддувать.
О том, как было совершено убийство, многого не скажешь. Быстро темнело, облачность была низкая, да еще, словно сговорясь с нами, опустился гадкий туман, укрывший все вокруг так, что в нескольких шагах ничего не было видно. Мы спрятали велосипеды у дороги и стали ждать. Дорога была мокрая, стояла полная тишина, было лишь слышно, как с деревьев на землю падают капли. Я стоял, опершись на свою лопату, и чувствовал себя очень несчастным. Дивни находился рядом – насос под мышкой, трубка во рту, – и попыхивал ею с довольным видом. Старый Мэтерс появился совершенно неожиданно, вынырнув из мглы и тумана. Поначалу я его толком и рассмотреть не мог, различил лишь бледное пятно лица – казалось, в нем нет ни кровинки, – торчащее над воротником его спускающегося до пят, длинного пальто. Дивни, едва завидев Мэтерса, шагнул ему навстречу и, показывая куда-то на дорогу, спросил:
– Вот то, случайно, не ваш сверточек будет?
Старик повернул голову в том направлении, куда показывал Дивни, и тут же получил сильнейший удар по затылку железным насосом. Этот страшный удар сшиб Мэтерса с ног, сломав ему, наверное, шейные позвонки. Старик растянулся в грязи, но не вскрикнул, а почему-то тихо произнес, словно беседуя с кем-то: «Мне наплевать на капусту» или «Мне наливать – у меня пусто», – я не совсем расслышал. Сказал и замер, а я по-идиотски продолжал стоять у дороги, опираясь на свою лопату. Дивни хищно подскочил к лежащему старику, наклонился, пошарил в карманах пальто и выпрямился. В руках у него был черный ящичек, в котором обычно в те времена хранили деньги. Он помахал им в воздухе и заорал:
– Эй, ну проснись же и кончай его! Лопатой его, лопатой!
Я, как кукла, сделал несколько шагов, широко замахнулся лопатой и рубанул что есть силы с плеча. Удар пришелся по торчащему над воротником пальто подбородку. Я почувствовал – и почти что услышал, – как проламываются кости, словно с хрустом поддается толстая пустая скорлупа. Не знаю, сколько раз я ударил старика лопатой, помню только, что остановился лишь тогда, когда почувствовал изнеможение.
Я отбросил лопату в сторону и поглядел по сторонам. Но Дивни я не увидел. Я тихо позвал его, но ответа не получил. Пройдя по дороге несколько шагов, я снова окликнул Дивни. Ответа не было. Тогда я перепрыгнул через сточную канаву, шедшую вдоль дороги, и взобрался на невысокий земляной вал, тянувшийся вдоль нее. Я вглядывался в сгущающуюся тьму и туман, но никого не видел. Я снова позвал Дивни, но громко кричать я боялся, – снова ни слова в ответ. Дивни исчез. Он удрал с ящичком с деньгами и оставил меня одного с мертвецом и с лопатой! А бедная лопата, брошенная в жидкую грязь, уже, наверное, подкрашивала ее в красноватый цвет.
Сердце мое болезненно трепыхнулось, и мороз по коже пробежал от страха. Если бы кто-нибудь появился на дороге в ту минуту, не избежать мне виселицы. Даже если бы Дивни оставался рядом со мной, и это не спасло бы меня. Я весь застыл от ужаса и долго простоял так, без движения, глядя на то, страшное, что в длинном черном пальто измятой, скомканной кучей валялось в грязи.
